Да, я не состою в штате никакого театра. Я жила в Гамбурге, два года провела в оперной студии Гамбургской оперы, и после этого решила, что не хочу так. С утра ты поешь Моцарта, а вечером — Вагнера, ты ничего не можешь решать, что дали, то и поешь. Это не мое. Поэтому с 2007 года я катаюсь по всему миру. Но сейчас у меня много турне в странах Азии, и это хорошо, пока силы есть, поработаем. Но мысли о том, чтобы «осесть» тоже посещают. Хочу водить дочку в садик каждый день, а не передавать няне, бабушке или папе… Теперь у нас контракт с оперой Цюриха на три года. Это будет примерно 20 спектаклей, то есть я буду где-то полгода там находиться, три-четыре продукции в год.

Если я надолго уезжаю, то она, конечно, со мной.

Она с рождения так живет, и ей хорошо, всем хорошо. Но сейчас, конечно, нужна рутина: одни и те же друзья, одна и та же группа в детском саду. Это все очень важно для психики ребенка. Я не хочу ее травмировать переездами, поэтому пора пересмотреть приоритеты, ценности и подстроиться под обстоятельства.

Я училась хоровому дирижированию в Петербурге, когда поступила на вокальный факультет в Берлинскую высшую школу музыки имени Ханса Эйслера. Перевелась на заочный и уехала в Берлин. Мне было важно и там, и там закончить учебу — такой я человек! Пришлось освоить немецкий язык и тайм-менеджмент. Так, если было два свободных дня, я звонила всем профессорам и предлагала поставить на эти дни все наши лекции. В итоге моя педагог по специальности Бренда Митчелл сказала, что я была единственным человеком, который взял все часы от нее. Было тяжело, но когда тебе 25 лет, ты способен на многое!

Разница только в языке, потому что петь можно только одним способом, а все остальное — мелочи, интерпретации. Подстраиваешься под язык, на котором поешь.

Русский, итальянский, немецкий, английский. Французский, если очень нужно объясниться в ресторане. Я еще стесняюсь говорить по-французски, но практически все понимаю, особенно прочитанное. У меня в репертуаре очень много французской музыки. Когда начинаешь учить новую партию, ты уже все понимаешь, потому что слова практически одни и те же. Сейчас у меня новая партия на французском — Матильды в опере Россини «Вильгельм Телль». Уже 14-я россиниевская партия! А еще в этом году я спою трилогию Верди — «Риголетто», «Травиату» и «Тубадура». Это в одном сезоне, по-моему, так еще никто не делал, но я люблю вызовы!

Да, и я исполню ее скоро в Москве. Привезу с собой тенора Марсело Альвареса. Я долго шла к этой партии. Она уже обросла мифами, но после того количества белькантовых партий, которые я спела, ничего не страшно. В партии Нормы важна харизма, там очень много речитативов, которые нужно актерски наполнять, а вокально она не сложная. Мне не было сложно.

Это один из мифов, о которых я говорила.

Когда тебе предлагают роль, ты думаешь: можешь или не можешь — и соглашаешься или не соглашаешься. Мне очень нравятся комические роли. Умирала на сцене я тоже много раз. У меня репертуар сопрано, и я не иду в меццо-сопрано. Может быть, один раз в концерте, как эксперимент. После рождения дочери, голос у меня усилился, поэтому мне подвластна и Норма, и Анна Болейн, серьезные белькантовые партии. Сначала я пела легкие россиниевские партии, а потом потихонечку переходила к серьезным. С музыкальной точки зрения бельканто дает свободу, ты можешь делать, что хочешь, менять вариации, в зависимости от того, как себя чувствуешь. Потом в моем репертуаре появился Пуччини. Буквально два года назад — Лиу, потом я спела «Ласточку». Мы, певцы, как фрукты, нам нужно дозреть, если слишком рано начнешь, можешь до зрелости не дожить. Я к этому старалась подходить очень осторожно, поэтому Пуччини пришел поздно.

Никто лучше тебя не сделает! Можно сидеть и ждать, пока твой агент с кем-то спишется, когда вы найдете время… В оперную студию в Гамбурге приезжали дирижеры. У них оставалось много свободного времени после репетиций, и я подходила и говорила: давайте я спою то, что сейчас выучила. Никто никогда не отказывался. Прослушивание — это стресс, и молодые певцы обычно теряются на сцене, но когда сам себя погружаешь в этот стресс, встречаешься со страхом, он уходит. Поэтому опыт прослушивания должен быть у каждого певца. А твоя роль, твой проект тебя найдет. Я считаю, что не надо биться головой обо все стены.

Понижение уровня важности. Ты не думаешь, что у тебя сейчас Арена ди Верона, 20 тысяч человек тебя слушают (это, конечно, прекрасно, там такой адреналин бешеный, ты потом спать не можешь сутки), ты просто поешь то, что подготовил, поешь, как у себя дома. Ты к этому шел, партию выучил, проработал с пианистами, коучами — все, иди и покажи. Легче сказать, конечно, чем сделать, но не надо думать, что может не получиться, что кто-то про меня плохо подумал или написал. Нужно выключать эту мыслемешалку. Медитировать или мантры петь, или молиться.

Ты должен понимать, на что способен, что тебе помогает, что мешает. Мне мешает суета, когда просыпаешься и нужно тысячи дел сделать, поэтому никаких интервью в день концерта. Мне очень важно побыть одной перед спектаклем. Когда ты входишь в роль, ты меняешься, превращаешься из Ольги в Донну Анну или Электру. Это процесс подготовки к спектаклю. Все дело в концентрации и дыхании, как только начинается паника, замедляешь дыхание, считаешь, потому что счет — вдох, задержка, выдох, задержка — убирает ненужные мысли, ты просто концентрируешься на том, где сейчас находишься, для чего ты это делаешь, о чем ты сейчас поешь. Просто быть в моменте — это главный способ!

Это человек, который повлиял на всю последующую русскую музыку. Римский-Корсаков, Чайковский, Рахманинов — это такие столпы русской культуры, от которых никуда не деться. Среди хитов Римского-Корсакова — «Царская невеста», которую мы все любим. Я с большим удовольствием исполню ее в «Сириусе». Это был один из моих прорывов, постановка Дмитрия Чернякова, в которой я участвовала, была мощная, интересная, модерновая. Но Римский-Корсаков создавал потрясающие вещи и в камерном репертуаре, поэтому я всегда включаю его сочинения в камерные программы.

Да, мне очень понравилось, что он за правду на сцене. Например, наше вокальное мышление — петь надо в зал, на зрителя, даже во время диалога. А Черняков за правду, а не за красивость. Мы с ним очень много разговаривали. Он в деталях рассказывает, что делать, куда посмотреть, о чем подумать. Черняков от всех требует 200% отдачи, к каждому хористу подойдет и скажет, что делать. В спектаклях Чернякова у каждого своя задача, организовать всю группу — долгий процесс, поэтому на его постановки ты приезжаешь на восемь недель и все это время практически не выходишь из театра. Наблюдать за его творческим процессом было очень интересно. Эту детальность проработки образа я беру в каждую роль: откуда ты пришел, с какой мыслью… почти Станиславский.

И то, и другое. Это помогает отвлечься от оперной сцены. Я очень люблю говорить во время камерных концертов. В программе, посвященной Полине Виардо и Кларе Шуман, я рассказывала, читала тексты и отрывки из писем. Когда ты даешь публике пищу для ума, такие программы имеют огромный успех. Или когда в них есть личная составляющая. Мой педагог и аккомпаниатор Семен Скигин однажды предложил подготовить программу с колыбельными, а у меня тогда не было времени. И вот когда мы все в эпоху ковида сели на карантин, он мне через две недели позвонил и сказал: «Выспалась? А теперь отмазок больше нет. Давай встречаться, учить». Мы с ним занимались в пяти метрах друг от друга, дезинфицированный рояль, он в маске, в перчатках… А недели через три мы с мужем узнали, что я беременна. Это был знак от Вселенной, что нужно делать проект — так родился проект «Песни для Майи». Я им очень горжусь!

Да, из этого диска в программу включена «Колыбельная песня» Петра Ильича Чайковского.

Я считаю, что в театр надо ходить подготовленным, тогда будет совсем другой уровень восприятия. Хотя никаких особенных знаний не требуется — только желание насладиться прекрасной музыкой. И если вы почитаете об операх, исполняемых в концерте, заранее, вам же будет интереснее. Точно так же я всегда ратую за то, чтобы театры открывали репетиции для публики. Обычно зрители видят вершину айсберга, а это позволило бы увидеть сам процесс рождения спектакля: как мы смеемся, ругаемся, придумываем танцы… Это всегда очень интересно!